Одна из «вечных» тем, всегда и везде занимающих умы, — это роль личности в истории. Что есть человеческие существа, даже самые выдающиеся? Песчинки, уносимые всемогущим потоком необходимости, или, напротив, — светочи, лучи которых рассеивают изначальный мрак?

В нашей стране долго господствовала точка зрения местной версии марксизма, не слишком благоприятная для индивидуума. По мнению В. Ленина, общество являлось куда большим, нежели суммой отдельных личностей. Оно не что иное, как «социально-производственный организм», из чего вытекал безусловный примат общества над личностью. Ведь если стать на эту точку зрения, то отдельный человек — всего лишь член организованного целого, нечто такое, что обуславливается развитием данного общества и целиком подчиняется законам этого развития.

От определения личности через вышеприведенное «нечто», взятого из советского официоза 20-х годов XX века, очень близко до данного верным учеником Ленина И. Сталиным определения гражданина СССР как «винтика» в государственной машине. Из чего органично произрастало понятие «лагерной пыли», в которую полагалось стирать неугодные «винтики». И в пределе личность как «нечто» неумолимо стремилась превратиться в «ничто».

Чем это кончилось — всем известно. Общество, подавленное государством, оказалось неспособным удовлетворять элементарные, примитивнейшие потребности своих винтиков — в еде, в одежде, в развлечениях — и рухнуло, превратив в ничто великую в прошлом империю со всеми ее достижениями.

Из более близких к ортодоксальному марксизму позиций в России стоит выделить Г. Плеханова, признававшего, что «иногда влияние личностей бывает даже очень значительно, но как сама возможность подобного влияния, так и размеры его определяются организацией общества, соотношением его сил». Тем не менее и здесь личность явно вторична по отношению к обществу.

Но ведь что есть общество как «социально-производственный механизм»? В информационном аспекте — не что иное, как совокупность идей, методов и технологий. Совокупность Знаний.

Небольшой пример. Германия после Второй мировой войны всего за три года восстановила довоенный уровень производства. Были разрушены здания и станки, но сохранились знания, навыки — технологии, по большому счету. А присоединенные к ФРГ восточные земли до сих пор остаются депрессивным регионом — разрыв в знаниях, сформировавшийся за сорок лет раздельного развития быстро не преодолеешь даже в постиндустриальном обществе!

Так что, похоже, информационному обществу должна быть ближе концепция личности английского историка XIX века Томаса Карлейля, изложенная в «On Heroes, Hero-Worship and the Heroic in History» («О героях, почитании героев и героическом в истории»), 1841.

Карлейль писал, что «всемирная история, история того, что человек совершил в этом мире, есть, по моему разумению, в сущности, история великих людей, потрудившихся здесь, на земле. Они, эти великие люди, были вождями человечества, воспитателями, образцами и, в широком смысле, творцами всего, что вся масса людей вообще стремилась осуществить, чего она хотела достигнуть; все содеянное в этом мире представляет, в сущности, внешний материальный результат, практическую реализацию и воплощение мыслей, принадлежавших великим людям, посланным в наш мир. История этих последних составляет поистине душу всей мировой истории».

Из беспредельной темы Карлейль выделял героев, игравших роль божества, пророка, поэта, пастыря, писателя, вождя. Но нам интереснее всего обожествленный Один. Позднее его бы определили как архетип культурного героя. Культурного. Одину легко порешить любого героя нашего времени, начиная с мелкого рэкетира и кончая крупным приватизатором, но помнили его варяги как творца информационных технологий. Путешественника, обозревавшего Круг Земной. Творца письменности — небывалого чуда, позволявшего слышать голоса далеких, да и навсегда ушедших людей. Поэзии — сверхкомпактного способа представления информации, перед которой ничто все чудодейственные упаковщики…

Итак — история, по Карлейлю, это история тех, кто понял, что огонь не только жжет, но и греет; что моря не преграда, но путь. Это мысли человечества? Но Станислав Лем в «Summa Technologiae» показал, что как бы ни была грандиозна используемая человечеством идея, она всегда должна помещаться в один ум. Ум Эйнштейна, Бора, Тьюринга, Шеннона. Ну а далее она становится достоянием всех.

Свести концепцию Карлейля к современным терминам очень удобно через концепцию мемов. Мем, термин, предложенный биологом Ричардом Докинзом, обозначает «единицу содержащейся в психике индивида информации, которая, оказывая влияние на ход дальнейших событий, вызывает возникновение своих копий в умах других индивидов». То есть мысли героев Карлейля, основополагающие идеи Лема очень удобно могут быть интерпретированы через мемы.

Мем изначально возникает в сознании одной личности. Мем не пропадает — он зажигает другие умы. И светлее становится лишь в результате совокупного труда отдельных личностей, лишь воплощением их самых ярких мыслей.