Когда в конце XVI века в Европе формировалась наука, которая в следующие несколько веков стала образцом познания вообще, ничто (кроме, пожалуй, воодушевления ее гениальных творцов) не предвещало ее грандиозных успехов. Математическая физика, наука о движении тел в пространстве, первой предъявила весьма значительные достижения, чем и обеспечила в дальнейшем успех науки как идеологии.

Ровно в то же время появилась в современной форме и психофизическая проблема — вопрос о связи души и тела. Первым ее сформулировал Рене Декарт. По его мнению, объективная естественная наука может заниматься только телами, размещенными в пространстве, и больше ничем. Все утверждения науки должны базироваться на чисто пространственных характеристиках тел. Хотя современная наука иногда отклоняется от этого столь категоричного императива, на интуитивном уровне пространственные объяснения всегда воспринимаются как более предпочтительные. В XIX веке можно было, например, основывать химию на понятии валентности, но объяснение валентности в терминах электронных оболочек атома, безусловно, сделало химию «более научной». В конечном счете за любым научным объяснением естествознание подразумевает возможность «углубления» до физических, пространственных терминов.

Животные, да и человеческий организм, представлялись Декарту чем-то похожим на изобретенную гораздо позже паровую машину — по специальным каналам в организме циркулируют «животные духи», которые и вызывают физические движения тела. Заметим, что современная картина электрических сигналов, запускающих химические процессы в мышцах, не отличается от декартовской кардинально. В конце концов, под «животными духами» можно понимать и импульсы в нейронах. Важно, что пространственная причина (движение ионов) вызывает пространственные следствия — химические реакции, которые приводят к пространственному перемещению тела или его частей.
Однако человеческое мышление Декарт считал непространственным. Мыслит человек о пространстве, но не в пространстве. В таком случае естественно возникает вопрос, как нетелесные мысли (решения, выводы, чувства, эмоции) могут влиять на положение тел в пространстве?
Ответ Декарта выглядит совершенно неубедительным. По его мнению, мысли человека могут непосредственно воздействовать на некий участок мозга — шишковидную железу. Ее перемещения действуют на «животные духи» наподобие перепускного клапана в паровой машине, меняя направление их движения и приводя к соответствующим перемещениям телесных частей. Почему Декарту казалось, что на одну железу мысли действовать проще, чем сразу на все тело, осталось загадкой.

Следующие поколения естествоиспытателей успешно развивали науку о тех предметах, которые размещены в пространстве, и в то же время всегда испытывали серьезные затруднения в описании психических явлений. Ошеломляющие успехи в первой области меняли отношение к проблемам второй. В наше время то, что психофизическая проблема нисколько не приближается к решению, не рассматривается обычно как следствие некоторых фундаментальных свойств человека и мира, а считается просто показателем особой трудности задачи.

Давайте посмотрим на нашу проблему с другой стороны. Совершив то, что математики называют предельным переходом, представим, что человеку стали известны все законы природы и ее специфической части — психики. Само знание законов также должно быть фактом в ряду других фактов, связанных известными законами. Как это знание можно было бы использовать? Пожалуй, никак. Знание естественных законов, по которым мы думаем, принимаем решения, убеждаем других и принимаем аргументы собеседников, не накладывает на нас никаких обязательств. С точки зрения законов природы аргументированный ответ оппоненту подобает человеку не больше, чем удар оппонента по голове. Позволю себе радикальную формулировку: думающему человеку нет места в объективно закономерной природе.

Читатель спросит, что значит «нет места»? Это значит, что предельный переход невозможен. Это значит, что ситуация человека, познающего мир, — всегда ситуация перехода от одного неполного знания к другому неполному знанию. Такое высказывание может показаться тривиальным, если не обратить внимание на то, что всегда и все мыслительные операции, которые обеспечивают переход от одного знания к другому, более полному, остаются на «невидимой стороне» познавательного процесса. На этой невидимой стороне находится то, что никогда не станет предметом успешной науки о природе: честность ученого, его способность понять точку зрения другого, талант, наконец.

Там же находятся «предметы», о которых рассуждает наука, лишенная определенного места в системе наук, — психология. Психологи серьезно относятся к таким вещам, как знание, догадка, решение. Именно поэтому им так трудно соединить в одну науку представления о сфере психических явлений (частью которой являются эти и многие другие характеристики человеческого пути среди живых людей и объективных предметов) и естественнонаучные знания о природе.

Можно сказать, что естественные науки достигают потрясающих успехов именно там, где невнимание к «невидимой стороне» не только не сказывается отрицательным образом на результатах исследования, но, вероятно, идет им только на пользу. Совершенно несущественно для функционирования компьютеров то, какими путями пришли их создатели к столь богатым важными последствиями догадкам. Их знания о природе, точнее, о той ее части, которая позволяет себя описывать объективными законами, делают возможными технологии, в которых фрагменты природы ведут себя предсказуемым и полезным для человеческих целей образом.

Для контраста приведу пример другого «объективного» закона: замечено, что каждые полтора года мощность компьютеров удваивается. Всякий ученый-естественник, да и просто здравомыслящий человек, понимает сомнительный статус этого закона. Очевидно, что за каждым удвоением мощности стоят новые творческие находки исследователей, изобретателей и организаторов науки и производства. Очевидно, что в любой момент ситуация может измениться вследствие неудачи или, напротив, кардинального прорыва в этих сферах. Берусь утверждать, что здесь естественным наукам нечего делать. Эта область принадлежит другим специалистам, среди которых есть и психологи, и в ней речь идет не о простом описании положения дел, а о предписаниях и способах воздействия на процессы, которые никогда не рассматриваются как вполне объективные.