(умо)заключение, или особенности национальной работы
В первую японскую ночь, усталый от перелета, но насмотревшийся то здесь, то там сверкающей рекламы (забавно: Япония — первая страна, где я практически не видел рекламы южнокорейской [да и вообще — заграничной] продукции, только уже при отлете, в аэропорту, встретился с надписью «Samsung» на тележке, — и сразу даже как-то на душе полегчало, вот бы еще, подумал, — «1С»…), оказавшись в постели и закрыв глаза, я увидел перед веками бесконечное кружение японских брэндов: электробытовых, фотографических, электронно-компьютерных, автомобильных… Я попытался отогнать их и уравновесить брэндами американскими, европейскими (включая Скандинавию), южнокорейскими, тайваньскими… Ничего не получилось. Японские перевешивали весь остальной вместе взятый мир. Как же это так? — Япония, всего чуть больше полувека назад вышедшая побежденной из мировой войны (военная промышленность там была, но — приблизительно — как наша, даже, пожалуй, послабее), — победила весь мир на поприще бизнеса? Ну, пусть не победила — «победа» здесь понятие больно уж относительное, — но заняла заметное (второе, что ли, после Штатов) место? (Кстати, о Штатах, Главной Автомобильной Державе, славящейся вдобавок слегка гипертрофированным патриотизмом: катаясь по Калифорнии и вокруг, японских машин я встречал все-таки чуть больше, чем американских; то же можно сказать и про кино…) Помогло поражение в войне? Но Германию победили тоже, она тоже расцвела — но не настолько же! А России, — когда те же японцы победили ее почти сто лет назад, — поражение пошло явно во вред, добавив едва ли не последнюю капельку в и без того наполненную до краев миску «стремления к социальной справедливости»… Остров? Но и Великобритания — государство островное. Нельзя сказать, чтобы она, долгое время — «владычица морей» и колоний, не явила миру чудес, однако и тут — не в такой мере. Кстати, островная же Япония, в отличие от Великобритании, еще полтора века назад не только не расползалась по миру, — напротив, жила в сугубой, подчеркнутой замкнутости-изоляции…
…На третий день нашего тура нас привезли в Мацумото, на один из заводов «Эпсона», где изготавливают так привычные многим читателям картриджи для цветных струйников. По обыкновению сфотографировав на память, нас провели в конференц-зал, где еще раз рассказали (предъявили презентацию) об истории и славных делах компании, а потом — показали видеофильм об устройстве и производстве печатающих головок и чернильных картриджей. После просмотра — подвели к стенду, где головки и картриджи, с поясняющими чертежами и во всех мыслимых разрезах, живьем предстали перед нами за стеклами. Потом… Потом, строжайше приказав оставить все фото- и видеооборудование (?!! — все-таки пресс-тур), повели вниз, в цех (выдали по официальной фотке, которую, единственную не свою, привожу на предыдущей странице). Вернее, в его демонстрационный коридор: за герметичной прозрачной стеной работала автоматическая линия по сборке картриджей, обслуживаемая несколькими людьми в белых «космических» одеждах, — одни глаза на воле, — в демонстрационном же коридоре на небольших столиках-стендах лежали картриджи в том виде, в котором они проходили соответствующую операцию производственного процесса. (Кстати, тут я впервые узнал, что цветные чернила, просвечивающие через полупрозрачные стенки картриджей, не налиты туда, а напитывают поролоновые вставки… Тут же понял, почему картридж начинает работать не раньше, чем сдерешь с него тонкий язычок пленки: открываются мельчайшие, в доли миллиметра глубиной, каналы и позволяют проходить внутрь картриджа воздуху.)
Почему нельзя снимать? Почему рядом с конференц-залом расположена комнатка, на двери которой откровенная надпись вроде «Коммуникационного контроля», — по-нашему, это чтобы следить, чтоб на какой-нибудь презентации или — пуще — переговорах не была оглашена конфиденциальная информация компании. Не дай бог, конкуренты… хоть обычная вроде бы поточная автоматизированная линия — неужто тайна? Технологии — да, устройство — понимаю, — но результирующая линия?! Да… Это вам не Байконур, не Балтийск… Здесь охраняют деньги!
Едва удовлетворив технологическое любопытство (а на это много времени не ушло: лет тридцать назад я видел похожие линии и у нас; другой разговор, что результаты работы тех и этих отличаются разительно), я уже не мог оторвать глаз от людей-роботов-космонавтов-рыб за аквариумной стеной, бесшумно передвигающихся перед механической линией, что-то достающих, рассматривающих, включающих-выключающих. Они работают по двенадцать часов подряд (вероятно, с компенсацией для отдыха, не каждый день, — но все же: по
двенадцать часов подряд!), — и я невольно прикинул это дело на себя. Безусловно, уже к концу первой недели я повесился бы от тоски в сортире, над электронным унитазом с подогревом сиденья, регулировкой силы и пульсации струи, горячим воздухом и пр. (такие унитазы я встречал в Японии не только в дорогих отелях или ресторанах, — но буквально повсюду, на тех же заводах, например; там же видел не менее электронную и грандиозную рукосушилку, которая и впрямь сушила руки). И любой наш москвич или тарусянин — тоже, скорее всего, повесился б. Выдержать эту уныло-покорную, внутреннюю самодисциплину, на мой взгляд, может очень уж редкий россиянин: тут нужно с самого начала, родившись, воспитываясь в досознательном и далее возрасте, — относиться к жизни ровно так, чтобы спокойно, без дерганий и бунтов, вкалывать эти двенадцать часов пусть даже через день.
Японцы, кажется, не слишком религиозны, — во всяком случае, в нашем или западном понимании слова. Там равно действенны и буддизм, и синтоизм (род язычества), причем, как сказала Тамаи-сан, один и тот же человек может 30 декабря сходить к Будде, а 2 января — в синтоистское святилище. Или вообще пропустить, — но отнюдь не из истового или привычного атеизма. Тем не менее, внутреннее устройство большинства японцев очень… концептуально, что ли. Сидят в садах камней, а смотрят — внутрь себя. Когда русского человека пугают, что за грехи он попадет-де в ст-р-р-ашный ад, — это его еще и спровоцировать на грехи может, «а ну и попаду! Вот такое я г@#$^!». Для японца же наказание — это скучная, полная обязательств и обязанностей земная жизнь, и чем лучше и скорее ты исполнишь этот урок, тем больше у тебя останется шансов на лучшую инкарнацию, а то и на блаженство покоя нирваны. Для японцев ад — это реальная жизнь, и это страшнее любых сказок и картинок в алтарях христианских церквей, ибо — доподлинно знакомо.
Это, конечно, большая наглость: посмотрев на страну по преимуществу из окон автобусов и поездов в течение неполных шести дней, делать серьезные умозаключения, — однако первый взгляд порою бывает куда как остр (к тому же в свое время я прочел немало японских книжек, и средневековых, и современных), а многолетнее изучение предмета порою же не добавляет глубины его пониманию, часто даже — наоборот. Поверхностный маркиз де Кюстин угадал про Россию, кажется, куда точнее, чем весь сонм отечественных классиков-прозаиков.
Кстати, я отнюдь не бедных рабочих пожалел: улыбающиеся, при галстуках и в отличных костюмах деловитые служители бизнеса, снующие в офисах и на улицах даун-тауна днем или в развлекательных кварталах Киото — ночью (все так же, не переодевая костюма и не снимая, даже не ослабляя галстука), — их жизнь показалась мне ничуть не более привлекательной. Побывав весной счастливым стечением обстоятельств в Новой Зеландии, стране, достаточно далекой от основных мировых центров, чтобы там особо кипел туризм, — я из этого самого туристического всемирного братства заметил, кажется, одних японцев, группки которых сновали то там, то здесь, подобные косякам рыб, замкнутые, самодостаточные, приносящие в огромный, с живым джазом и потрясающего разнообразия «шведским столом» коробочки с «внутренней» едой, быстро ее поглощающие и покидающие ресторан для регулярного отдыха, должного накопить силы перед завтрашней экскурсионной гонкой.
И в составе этих косяков я не углядел никого моложе пенсионного возраста. То есть отдыхали (очень по-своему) только те, кто уже честно выполнил свой урок. Без надсмотрщиков. С надсмотрщиком внутри себя. С надсмотрщиком, которого никак не обманешь.
Еще кстати (хоть толком не понимаю, кстати к чему): на станках поточной автоматической линии, собирающей картриджи, надписи были не только на японском языке, но еще и на португальском. Как выяснилось, работают тут японцы-репатрианты, дети и внуки тех, кто во время войны эмигрировал в Бразилию. И большинство этих детей и внуков по-японски, не знаю, могли ли говорить, — читать не могли точно.
И на прощанье:
-
один анекдот (говорят — японский, но я склонен думать, что скорее русский или английский какой-нибудь — про японцев). Он вроде бы не очевидно смешной, зато весьма значимый в отношении этого моего (умо)заключения. «Японские бизнесмены, которым приходится часто ездить на сверхскоростном поезде, недовольны тем, что пейзажи мелькают за окнами так быстро, что невозможно их осмыслить и ими насладиться. Японские инженеры сейчас работают над решением этой проблемы» (no comment);
-
и одна вроде бы подлинная, но, кажется, вполне анекдотическая история (как говорят итальянцы: «если это и неправда, то очень хорошо выдумано»). Ее рассказал мне старый друг, видный инженер нынешней российской атомной промышленности. В процессе Перестройки (с большой буквы) питерский завод «Светлана» решил закупить у японцев поточную линию по производству чего-то весьма тонкого и электронного. Сказано — сделано. Японцы привезли оборудование, настроили линию, запустили и уехали. Буквально на другой день линия начала гнать брак. Вызвали японцев снова. Они смотрели-смотрели, обсуждали-обсуждали, да и выписали с родины группу женщин-работниц, — не каких-то там высококвалифицированных: обычных, конвейерных. И что бы вы подумали? — брак прекратился и пошла годная продукция. Безо всяких перестроек конвейера.
Потом японки уехали домой.
Вот так.